Предисловие

Вальтеру Палувере, окончившему гимназию Треффнера в Тарту и пять лет изучавшему рисунок и живопись у художника Эдуарда Оле, было 23 года, когда началась Великая Отечественная война.

Будучи военным топографом, он начал боевой путь, который длился 1418 дней и ночей, лейтенантом в составе 614-го артиллерийского полка 22-го Эстонского территориального корпуса. Отступая из Эстонии с боями, они достигли окрестностей Старой Руссы и Валдая. Артиллерист Юхан Пеэгель весьма реалистично описал это путешествие в своем документальном фрагментариуме «Я погиб в первое военное лето». Юхан Пеэгель сохранил свои воспоминания о войне в письменной форме, а Вальтер Палувере — в виде фронтовых рисунков.

Сначала в территориальном корпусе, позже в Эстонской дивизии за Уралом, затем во время учений, походов и боев 779-го артиллерийского полка 249-й дивизии Эстонского стрелкового корпуса он записывал увиденное на бумаге. За четыре года рисунки превратились в уникальный военно-исторический альбом, юмористически и абсолютно реалистично отражающий военные будни. После сражения под Великими Луками Вальтер Палувере стал начальником топографической службы полка. Войну закончил в звании старшего лейтенанта.

Карандашный портрет Вальтера Палувере работы Пауля Реэвера (1944)

Помимо «Истории Великой войны», Вальтер Палувере постоянно делал фронтовые зарисовки, вызывавшие большой интерес у его сослуживцев. Живя вместе с солдатами в одной землянке и перебрасываясь с ними армейскими байками при свете лампы, Вальтер Палувере сумел передать на бумаге что-то общее и характерное для всего этого, что стало приятным дополнением к его картинкам. Он с юмором обработал некрасивую сторону повседневной жизни во время войны, найдя в ней что-то достойное улыбки. Если Юхан Пеэгель показал повседневный героизм артиллеристов, то Вальтер Палувере основной упор сделал на юмористическую сторону. Даже спустя десятилетия на эти картинки интересно смотреть.

В перерывах между боями артиллеристы собирались посмотреть новые картинки Вальтера Палувере. В них каждый узнавал себя и своих боевых товарищей, не щадили рисунки и начальство. «Историю Великой войны» можно смело рекомендовать каждому бывшему солдату и любителю книг, потому что другой подобной книги, которую можно было бы поставить с ней рядом, у нас нет. Спасибо хорошему топографу, который, помимо каждодневного тяжелого воинского труда, не забывал применять свой художественный талант на службе военной истории.

При перелистывании этого альбома у бывших корпусников сразу рождается вопрос: «Помните, парни?». Да, солдаты хорошо помнят эти вещи, но, просматривая альбом, другим тоже стоит на минутку посерьёзнеть и задуматься об ужасах войны, чтобы сознательно бороться за её предотвращение.

Напомню, что из ста воинов – ровесников Вальтера Палувере, находившихся на действительной службе, домой вернулись лишь пятеро, то есть каждый двадцатый молодой человек. Остальные девятнадцать остались на полях сражений.

АРТУР РЯТСЭП,

бывший артиллерист, Заслуженный журналист Эстонской ССР.

История Великой войны в рисунках фронтовика 1941-1945

22 июня 1941 года в Европе разразилась невыразимая великая война. Колесницы раздора с громким рёвом катились по земле, а города, не говоря уже о деревнях, пылали.

А в это время где-то далеко в лесу пилила деревья, заготавливая дрова, добрая кучка маменькиных сынков, которых по признакам их породы можно было принять за эстонцев.

И когда время пришло, бог войны Марс повернул свой боевой рог в сторону эстонского племени и издал громогласный рёв. От этого пробудилась в них воинственная кровь их доблестных предков, и стали они в начале 1942 года собираться в армейских лагерях за Уральскими горами.

И когда их всех собрали в Чебаркуле, то отправили в одну воинскую часть, которая называлась дивизией, и тут же начали из них лепить воинов. После того, как вода и мыло раскрыли в бане натуральные свойства каждого маменького сынка, начали их делить на подразделения в соответствии с их природными особенностями.

Те, у кого были мощные задние ноги, стали пехотинцами. Те, у кого были крепкие задницы, стали штабными и кавалеристами. Ну а те, у кого голова на плечах была не только для пилотки, стали артиллеристами, а уже из них выбрали топографов.

Тогда натянули маменькины сынки гимнастёрки, обули кирзовые сапоги и выстроились, как один, в ряд, который назывался шеренгою.

Чтобы было сначала тяжело было в учении, а затем легко в бою, войско взвалило себе на плечи деревянные макеты и под громкую песню принялось вышагивать по плацу колоннами. Этот способ передвижения назывался строевой подготовкой, или муштрой.

В армейском лагере воины жили во вкопанных в землю хижинах, которые назывались землянками. Для своих лохматых и запылённых боевых жеребцов воздвигли они конюшни и заботливо ходили туда, дабы кормить, поить и холить их. Такого сорта занятие называлось уходом за лошадьми.

Днём и ночью в армейском лагере проходила интенсивная военная подготовка, благодаря которой воинам пришлось немало набраться науки убивать. В числе прочих были и топографы, которые тут же принялись искать координаты. Поскольку инструментов для поиска у них поначалу не было, то учились они так, что глаз им был заместо циркуля, а нос — угольника.

Помимо физподготовки, шла активная работа и по воспитанию духовной стороны воинов. Это делалось с помощью огромного количества длинных и сухих речей, чтобы добиться большего эффекта.

Каждое утро воинов сзывали с их коек или нар громким свистком дежурного по роте или дневального.

Поскольку топографам за это время было выдано несколько видов прикладных инструментов, им теперь приходилось основательно ломать над ними голову.

Поскольку маменькины сынки тяжко трудились в поте лица своего, то хлеб стал чрезвычайно важной частью их пищи. А порции хлеба в присутствии свидетелей раздавали таким образом: стоявший спиной к хлебному столу военнослужащий должен был назвать имя получателя в ответ на вопрос раздающего «кому?». Таким образом, точно взвешенный хлеб без всяких гаданий распределялся по справедливости.

Во время приёма пищи разносчики продовольствия из разных подразделений стояли в длинной очереди за супом возле строения, внутри которого варилась основная пища для всего армейского лагеря.

Умники же смастерили себе хитрые приспособления для переноса котелков.

И когда войско в полной мере прошло боевую подготовку между многочисленными перерывами на обед, воины погрузились в эшелон, и поехали в нём в город под названием Коломна. В это время был создан Эстонский корпус.

Как только в окрестностях Коломны устроили новый армейский лагерь, на спины, шеи и руки воинов стали тут же надевать всевозможные инструменты для ведения войны.

И когда эти орудия были наконец освоены, войско снова погрузилось в эшелоны и покатило к железнодорожной станции под названием Торопец.

Выгрузившиеся с эшелонов на станции Торопец воины вместе с их орудиями войны вышли на боевой путь в сторону города Холм.

Поскольку осенняя хлябь превратила дорогу в жидкую грязь, воины, мокрые до пупков и с каплями на кончиках носов, неустанно брели по густой жиже.

Но когда войско уже подходило к рубежам Холма, высокопоставленные и потому мудрые военачальники неожиданно приказали им немедленно повернуть назад и устремиться к фронту у города Великие Луки, расположенному за несколько сотен верст от них.

Таща за собой обозы, сильно изнурённое войско прошло несколько сотен верст по жидкой грязи, замерзшей жиже и густому снегу, прежде чем добралось, наконец, до линии фронта у Великих Лук.

Противник успел сильно закрепиться у Великих Лук, за длительный период времени выкопав для своих подразделений блиндажи и траншеи на предстоящем поле битвы.

Однако немецкие укрепления были плотно окружены, и большим военачальникам, ясное дело, не терпелось поскорее взять их штурмом. Ввиду этого, войску, сильно утомлённому боевым переходом, пришлось тут же, в начале декабря 1942 года, приступить к активным действиям.

Поскольку пушки в сражении под Великими Луками стреляли прямой наводкой, то топографам с их координатами здесь делать было нечего. Потому заместо этого принялись они помогать пехоте долбить промёрзлую землю для возведения точек наблюдения.

После этого войско через холмы и открытые поля бесконечно широкими рядами бросилось на штурм тщательно и весьма искусно возведённых укреплений. Ввиду этого к концу битвы воинов в строю осталось, по правде говоря, немного.

После того, как в январе 1943 года город Великие Луки был отбиты у противника, а немецкий командующий фон Засс взят в плен, оставшиеся в живых воины были отведены в тыл. Там они обнаружили, что земля ещё не совсем опустошена.

В местечке, которое, согласно картам, называлось Щукино, искатели координат нашли себе приют в заброшенных, но ещё довольно крепких блиндажах.

После завершения учебных стрельб, периодически сопровождаемых перерывами на обед, осенью 1943 года артиллеристы отправились палить из пушек на фронт под Новосокольники.

После того, как войско обстреляло противника из пушек у Новосокольников, ему было приказано отойти в тыл. Однако, поскольку бравые военачальники возжелали вдруг отбить Новосокольники, воинам приказали вновь вернуться туда обратно. Едва они успели отказаться от прежних своих боевых планов, как вместо этого им приказали выдвигаться на фронт под Невелем.

К концу сражения за Невель командный пункт 779-го артполка расположился на холмах близ местечка под названием Доколово. Отсюда военачальники выходили на фронт для организации боевых действий. Топографы, в свою очередь, изо всех сил пытались определить здесь координаты фронта. Прибежище нашли они себе в довольно тесном блиндажике.

Боевые планы были пересмотрены таким образом, что одна часть войска осталась для продолжения сражения у Невеля. Другая часть воинов, однако, должна была поддержать их со стороны болота у Насвы. Топографам же пришлось начинать всё сначала, чтобы бой всё ещё можно было бы вести согласно расчётам.

Когда сражение под Невелем и Насвой закончилось, войско снова погрузилось в эшелоны и начало двигаться в сторону Эстонии. Новый армейский лагерь был разбит в окрестностях местечка под названием Монастырёк.

Наступила весна, повсюду начали распускаться всевозможные деревья и кусты, а войско обосновалось в армейском лагере близ деревни Брищи.

В связи с тем, что в окрестностях армейского лагеря под Брищами проживало некоторое количество народа, не принадлежавшего к воинскому сословию, то порой на радость воинам здесь можно было устраивать танцевальные вечера, во время которых наиболее шустрые могли даже танцевать.

Чтобы противник не cмог неожиданно атаковать фронт со стороны моря, войско на время направилось к бухте в Копорье охранять берег. А прежде державшие здесь фронт моряки вполне комфортно обосновались в Копорье.

Поскольку вражеские суда на Копорском направлении так и не появились, воины мирно ловили здесь рыбу, которую коптили на костре, а затем употребляли в качестве вкусного блюда.

Когда воины закончили сторожить многочисленные места своих перекусов на берегу Копорской бухты, они снова вернулись в свой лагерь.

Когда в один прекрасный день в начале февраля 1944 года снова протрубил боевой рог, то войско, к великой радости воинов, начало движение к городу Нарва, который гитлеровская армия на время присоединила к Великогерманскому рейху.

Поскольку на полях сражения под Нарвой топографам впервые было выделено нужное количество времени, то они смогли вполне грамотно выполнить поставленные перед ними задачи.

После того, как на другой берег реки Наровы было выпущено огромное количество снарядов, воины залезли на плоты, чтобы переправиться по воде, и поплыли через реку к врагам. Те ужасно испугались и бежали в сторону Синимяэ, где у них была возведена оборонительная линия Танненберга.

Теперь бои велись на переднем крае оборонительной линии Синимяэ. Сюда были отправлены топографы, чтобы рассчитать новые огневые позиции для пушек. Они разбили свои палатки в тени высокого обрыва, где до них не могли долететь немецкие снаряды.

Бой корпусников в Синимяэ не задался, и топографы вернулись обратно в свой лагерь. По приказу военачальников они стали выяснять, насколько точно снаряды попали в немецкие траншеи и блиндажи на другом берегу реки Наровы.

В один прекрасный день в лагерь пришел приказ о том, что всех воинов женского пола необходимо отправить с поля боя в тыл.

И тогда войско подхватило пушки и двинулось к самому узкому месту Чудского озера – к Тёплому озеру. Перейдя его, воины вскоре достигли реки Эмайыги, где топографы сразу же принялись рассчитывать зону обстрела.

После того, как войско в течение длительного времени ожесточенно обстреливало врага из пушек на северном берегу Эмайыги, воины переправились через реку в сентябре 1944 года без особых усилий и с небольшими потерями. С этого момента всё войско стало стремительно наступать. Однако в деревне Лаэквере на воинов было совершено воздушное нападение.

Когда боевые действия в Эстонии уже частично приутихли, ​​и город Таллин был освобождён, топографы заполучили себе трофей в виде вражеской топографической повозки с кучером. На этой боевой колеснице двинулись они в сторону морского порта Виртсу.

Когда воины достигли морского берега у Виртсу, то обнаружили, что противник бежал через морской пролив на остров Муху.

В одно прекрасное утро войско принялось яростно бомбить несколько десятков вражеских кораблей, которые внезапно вошли в Большой пролив.

Дабы достать противника из-за моря, 29 сентября 1944 года войско в течение длительного времени вело мощный артиллерийский огонь по берегу острова Муху. После этого воины запрыгнули в быстроходные суда, катерами называемые, и помчались через Большой пролив навстречу врагу.

Солнце не успело и пару раз зайти, как остров Муху был очищен от сил противника, а воины достигли берегов Малого пролива, чтобы отправиться на остров Сааремаа.

После того, как берег острова Сааремаа был изрядно обстрелян пушками, войско за день переправилось через Малый пролив к позициям противника. С перерывами на обед немцы были отброшены к полуострову Сырве, где началась Великое Сырвеское сражение. Топографы нашли себе приют в волостном доме Сальме.

Сражение за Сырве было весьма жарким и его пришлось вести в общей сложности с несколькими десятками перерывами на приёмы пищи и сон. Топографы выкопали себе собственные крепкие блиндажи, внутри которых под защитой камней и стопки бревен принялись рассчитывать координаты сражения за Сырве.

По приказу военачальников топографы должны были записать все координаты Сырвеского фронта на одном большом листе бумаги. Эту самую бумагу, которая называлась планшетом, им пришлось доставить на ознакомление в главный штаб.

Но как у каждой войны есть своя оборотная сторона, так и у этого самого Сырвеского сражения был свой тыл — место, где часть воинов кормила и охраняла лошадей, а также проводила свободное от воинской службы время.

Впрочем, в тылу фронта порой случалось и так, что некоторых влюблённых воинов ждало жестокое разочарование.

Когда все планы сражения за Сырве были составлены и всячески проверены командирами, одним прекрасным утром воины открыли убийственный огонь из пушек, а затем бросились на врага.

Они завершили великое Сырвеское сражение тем, что 24 ноября 1944 года водрузили свой флаг на самом краю полуострова Сырве и ушли с поля боя с множеством военной добычи, которая зовётся трофеями.

Когда война в Сырве закончилась, и вся Эстония была очищена от гитлеровских полчищ, воины разместили свои военные орудия на транспортах, полученных в качестве военной добычи, и покатили обратно на материк.

Спустя несколько дней и ночей войско достигло места под названием Сауэ, где на некоторое время нашло себе прибежище.

Новый армейский лагерь был разбит в местечке под названием Клоога, где было много песка и сосен.

В лагере Клоога воины довольно активно занялись самодеятельностью. Особенно здорово смотрелись выступления полковых музыкантов с забавными дорожными песенками.

Когда войско провело военные учения, восстановило силы и пополнилось новыми воинами, в один прекрасный день снова протрубил боевой рог, после чего в феврале 1945 года воинство засобиралось на войну в Курляндию.

В Курляндии наступила сильнейшая весенняя распутица, отчего поля сражения неожиданно размякли. Из-за этого эстонскому войску на фронте пришлось барахтаться по колено в жидкой грязи, чтобы хоть как-то воевать.

Немецкие вояки коварно обустроили свои военные позиции в болотах и ​​лесах Курляндии. Поскольку высокопоставленное военное начальство, словно при ловле блох, как всегда, торопилось, войску пришлось в который уже раз срочно начинать боевые действия. Из-за этого артиллерии пришлось просто обстреливать лес в том направлении, где предполагался противник. Воины же атаковали врага длинными перебежками.

А потом случилось так, что 9 мая 1945 года противник был полностью разгромлен, и гитлеровским войскам пришлось безоговорочно сдаться, или другими словами – капитулировать.

Воины вылезли из своих фронтовых окопов и блиндажей, и внезапно их окружила полная тишина.

Закончилась бушевавшая 1418 дней и ночей невиданно великая война, в которой погибло бесчисленное количество людей и всякого имущества.

Обрадовавшиеся победе воины открыли в честь нее огонь из ружей и выпустили в небо огненные ракеты.*

*Перевод Аллана Хантсома.

Роман-фрагментариум Юхана Пеэгеля «Я погиб в первое военное лето» стал, пожалуй, самым одним из самых пронзительных и откровенных произведений, посвящённых участию эстонцев в Великой Отечественной войне. Он особенно ценен тем, что его автор, сам участник той войны, словно зеркало (именно так с эстонского языка переводится его фамилия), отразил в своей книге всё увиденное им в те годы.

Писатель сам шёл стопами своего героя – рядового артиллериста Яана Тамма – начиная с 1939 года, когда оказался на службе в армии тогда ещё независимой Эстонской Республики, и далее – с 1940-го по 1941-й, когда встретил начало войны уже в рядах 625-го артиллерийского полка 22-го территориального стрелкового корпуса Красной армии.

Молодой Юхан Пеэгель в форме артиллериста армии 1-й Эстонской Республики.

Более того, Пеэгель прошагал этим путём гораздо дальше Тамма, погибшего, как ясно из названия книги, уже в первое военное лето. После расформирования 22-го корпуса будущего писателя, как и остальных выживших и не разбежавшихся эстонских военнослужащих, сначала направили в один из трудовых батальонов под Свердловском, а в 1942-м – в новообразованный 8-й Эстонский стрелковый корпус, в рядах которого он прослужил до конца войны.

В 1951 году Пеэгель поступил в Тартуский государственный университет и после его окончания остался там преподавать журналистику на кафедре эстонского языка. В 1955 году он стал доцентом, а в 1976-м – профессором ТГУ. В 1977 году Пеэгеля избрали членом-корреспондентом Академии наук Эстонской ССР, а в 1989-м – уже самым настоящим академиком.

Его первые короткие рассказы, позже вошедшие в сборник «Сааремааские мотивы», проиллюстрированный знаменитым Юри Арраком, были написаны ещё во время войны – на Нарвском участке фронта в 1944 году, когда советские войска ценой больших усилий и огромной крови прорывали нацистскую оборону линии Танненберга.

Иллюстрация Юри Аррака к "Коротким историям" Юхана Пеэгеля (Eesti Raamat, 1970).

В 1973 году под псевдонимом Heinrich Dawid Rosenstrauch в специздании сатирического журнала Pikker им были опубликованы несколько забавных пародий, на основе одной из которых режиссёр Эльберт Туганов в 1974 году снял кукольный мультфильм «Кровавый Джон».

Кадр из мультфильма "Кровавый Джон".

Помимо литературного творчества Пеэгель активно занимался и научной работой – написал несколько довольно серьёзных исследований по истории эстонского народного устного творчества, но главным трудом его жизни является, конечно же, роман-фрагментариум «Я погиб в первое военное лето», впервые опубликованный частями в одной из эстонских газет в 1978 году.

В качестве полноценной книги, пусть и карманного формата, роман был издан уже в следующем, 1979 году. После восстановления независимости он переиздавался дважды – в 2009 и 2019 годах. В русском переводе книга впервые вышла в 1982-м, однако на её обложке издательство поместило фотографию эстонских советских военнослужащих 8-го стрелкового корпуса, сформированного уже в 1942 году.

Более удачно и с исторической точки зрения точно выглядит обложка аудиоверсии романа, «с выражением» зачитанного Андреем Лагутой. На ней бойцы 22-го территориального стрелкового корпуса Красной армии одеты, как полагается, в форму ещё старого «буржуазного» образца, а на их головах красуются непривычные для нас немецкие каски.

Как уже было сказано выше, это произведение во многом автобиографично и написано на основе дневника, который писатель урывками вёл во время войны. Сие объясняет намеренно «рваный» стиль книги, главный герой которой то подробно описывает текущую обстановку, то «с головой» окунается в воспоминания прошлого. Особенно сильным ходом со стороны Пеэгеля стали короткие ремарки относительно дальнейшей судьбы других персонажей, время от времени вставляемые от имени уже погибшего Яана Тамма: «Я так никогда не узнал, что…» и так далее.

Навеки оставшийся 21-летним Яан «так никогда и не узнаёт», что его первая юношеская любовь в период немецкой оккупации Эстонии вышла замуж за тылового снабженца и утонула вместе с ним в 1944 году во время шторма в Балтийском море при попытке достигнуть Швеции на моторной лодке, что часть его попавших в плен однополчан была мобилизована нацистами на войну против бывших своих же товарищей по оружию, а кто-то из тех, кто честно сражался в рядах Советской армии до победного конца, позже всеми забытый умер на гражданке от водки, которой тщетно пытался заглушить боль воспоминаний.

Сам рядовой Яан Тамм погибает в одном из боёв на Псковщине, прикрывая пушечным огнём пехоту, отступающую по мосту через неизвестную ему реку. Уже мёртвый, он подробно описывает устроенную немцами процедуру своих немудрённых похорон в одной братской могиле вместе с исколотым штыками политруком Шаныгиным и местным подростком, расстрелянным за кинутую в оккупантов бутылку с горючей смесью.

В своей книге Пеэгель честно описывает нелицеприятные явления, имевшие место в 22-м стрелковом корпусе РККА во время Великой Отечественной войны: неумение некоторых русских командиров наладить психологический контакт с вверенными им эстонскими подчинёнными, несознательность значительной части эстонских красноармейцев, искренне непонимающих, почему они должны погибать за чужую им псковскую землю, пока их собственную топчет немецкий сапог, случаи массового дезертирства и намеренного перехода на сторону противника и ещё многое другое, о чём в те годы не принято было открыто говорить, чтобы не подвергать сомнению тезисы о вековой дружбе братских народов и пролетарской солидарности.

Весьма типична для того времени история Халлопа – бывшего моряка, вернувшегося из уже охваченной войной Европы на тихую родину в надежде переждать здесь бурные времена. Спокойно «отсидеться» в стороне, однако, не получилось: Халлопа призывают на службу уже в Красную армию, вместе с частями которой он, как и все, отступает под натиском немцев на восток.

Халлоп отнюдь не трус, он хладнокровно сражается с гитлеровцами, но однажды просто решает для себя, что «с него уже хватит», и с оружием дезертирует из полка. По дороге в Эстонию он встречает земляков, поступивших на службу нацистам в ряды местной самообороны («Омакайтсе»), однако не поддаётся их уговорам отправиться вместе с ними в рейд по русским деревням «мстить краснопузым».

Гитлеровская оккупационная администрация проводит смотр эстонских членов "Омакайтсе". 

Вернувшись домой, Халлоп пытается устроится на работу, дающую бронь от призыва в немецкую армию, однако в 1944 году, когда советские войска уже стоят у Наровы, всё же подпадает под всеобщую мобилизацию. Ему не составляет особого труда снова сбежать, но в лесу он, к своему несчастью, натыкается на немецкий патруль. Одного солдата этот уже дважды дезертир успевает застрелить, но второй автоматной очередью срезает его самого. «На следующий день наши танки переехали оба трупа», - так заканчивает Пеэгель свой рассказ о судьбе Халлопа.

Современные эстонские критики хвалят Пеэгеля именно за такие подробности, «понимающе» добавляя, что это советская цензура, дескать, не позволила писателю ещё ярче описать антикоммунистические настроения среди бойцов 22-го корпуса и случаи массового перехода эстонцев на сторону немцев. Случаи такие действительно имели место быть – отрицать это бессмысленно, достаточно лишь почитать биографии эстонских ваффен-эсэсовцев: большинство из них – это бывшие военнослужащие Красной армии, дезертировавшие из неё или сдавшиеся в плен во время боя.

Однако эти критики упорно стараются не замечать другие места в книге Пеэгеля, противоречащие царящему ныне мифу о том, что это проклятые русские комиссары силою насадили Советскую власть в Эстонии, а сами бедные эстонцы были все, как один, против «красной оккупации» и с нетерпением ждали немецких «освободителей».

В романе достаточно подробно описан процесс мирного вхождения военнослужащих бывшей эстонской армии в состав Красной армии, в том числе и сопутствующие этому эксцессы, вроде бесследного исчезновения всех старших офицеров, неожиданно вызванных в Москву на «курсы переподготовки», или глухой ропот недовольства переходом на советские нормы солдатского питания, не предусматривающие свежесваренного кофе с булочками по утрам. А ведь почти 8 тысяч вооружённых и профессионально обученных убивать людей могли бы при желании поднять массовый мятеж против Советской власти и, по крайней мере, некоторое время эффективно сопротивляться ей, однако такие случаи выступления отдельных подразделений можно буквально пересчитать по пальцам.

В книге трудно не заметить многочисленные примеры русско-эстонского боевого братства, а также отдельные проявления героизма красноармейцев-эстонцев, положивших свою жизнь за красную глинистую землю чужой для них Псковщины. И наряду с вышеприведённой историей о Халлопе и других дезертирах писатель рассказывает нам, к примеру, о Рауле Кирсипуу, который продолжает воевать в рядах Красной армии несмотря на полученное им с родины печальное известие об аресте его брата «органами» НКВД и высылке из Эстонии остальных членов семьи.

Продолжая свой рассказ о дальнейшей судьбе Кирсипуу, Пеэгель устами своего главного героя добавляет, что после войны тот закончил Тартуский государственный университет, вступил в партию и стал видным учёным. Его реабилитированные родные вернулись обратно – все, кроме погибших к тому времени отца и брата. Здесь, кстати, можно отчётливо видеть черты биографии самого писателя – ведь и его отец с братом были «безвозвратно» репрессированы, а семья – депортирована, и он, подобно своему персонажу, поступил в ТГУ, работал учёным, а в 1966 году вступил в ряды КПСС, из которой вышел только в 1989-м, когда задул ветер новых перемен.

Описанные Пеэгелем судьбы старшины Рууди Вахера, лейтенанта Вийрсалу и других, кому посчастливилось дожить до Победы, наглядно противоречат популярной сейчас сказочке о повально разбежавшихся и сдавшихся в плен немцам эстонских красноармейцах. Если бы это действительно было так, а немногих оставшихся военнослужащих расформированного 22-го территориального стрелкового корпуса «кровавые сталинские палачи» из чувства ненависти к эстонцам окончательно уморили бы голодом и холодом на работах в уральских трудовых батальонах, то из кого тогда уже в 1942 году сформировали новый 8-й Эстонский стрелковый корпус? Одних лишь «сибирских» эстонцев для этого было бы явно недостаточно.

Возвращение с победой домой бойцов 8-го Эстонского стрелкового корпуса.

Интересно, что в 1983 году по роману Пеэгеля в Эстонии собирались снять художественный фильм, причём режиссёром ленты должен был стать известный актёр и постановщик Кальо Кийск, которому в своё время довелось служить в рядах в 20-й гренадёрской дивизии Ваффен-СС.

По воспоминаниям сына писателя – Андреса Пеэгеля, оба старика, в молодости оказавшиеся по разные стороны фронта, хорошо сошлись и вместе объездили предполагаемые места будущих съёмок. Было сделано даже несколько пробных кадров, но тогдашнее киношное начальство, увы, не дало «добро» на продолжение работы, потом по понятным причинам (после развала СССР легендарная студия «Таллинфильм» тоже приказала долго жить) стало вообще не того, а в 2007 году оба они – Пеэгель и Кийск – друг за другом ушли из жизни.

Кальо Кийск

В 2008 году о съёмках фильма «Я погиб в первое военное лето» заговорили вновь. Бюджет ленты должен был составить порядка 40 миллионов евро, а режиссёром мог стать бывший солист ансамбля «Сингер Вингер» Харди Вольмер, известный снятым в советское время кукольным мультфильмом «Война» о противостоянии летучей мыши с мельничными крысами и воронами.

К проекту проявили интерес в России и Германии, однако дальше первичной проработки сценария дело так и не пошло, что, может быть, и к лучшему, учитывая намерение сценариста Марта Кивастика «дополнить» произведение Пеэгеля якобы «недостающими» там фрагментами – видимо, теми самыми «кровавыми сталинскими палачами», маузерами гонявшими бедных эстонских красноармейцев на немецкие пулемёты.

«Не знаю, нужно ли мне считать, что я несчастнее тех, кто погиб после меня, кто вынес много солдатских тягот и прошел через бесчисленные сражения. Может быть, я даже счастливее. Особенно тех, кто погиб в последний День войны, и даже когда она уже кончилась», - размышляет герой книги Пеэгеля.

Как знать, может быть, погибший в первое военное лето рядовой Яан Тамм действительно оказался счастливее тех своих однополчан-земляков, кому довелось дожить до развала СССР и получить от новых властей независимой Эстонии позорный статус «пособника оккупанта» вместо гордого звания освободителя от нацизма?

Аллан Хантсом

Автобус отошёл от Ярославского автобусного вокзала в полдень. До Смоленска 9 с половиной часов пути. Цена билета 1290 рублей (21, 52 евро). Дёшево и сердито, учитывая, что расстояние более 670 километров...

Летним августовским вечером, почти ночью, заселяюсь в гостиницу "Островок комфорта". Это небольшой уютный отельчик с хорошим расположением, ухоженным номером, телевизором, достойным санузлом. Вместе с завтраком (он, как и wi-fi, и бассейн входят в стоимость) это удовольствие обходится мне всего, пересчитывая на евро, 31 евро в сутки. У меня неделя. Целая неделя в приятном смоленском отеле за 217 евро.

Почему Смоленск?... Мне кажется, что этот город, чьё население едва превышает 320 000 человек, настолько обойдён вниманием, насколько это вообще возможно, учитывая стратегическую, историческую, политическую, экономическую и символическую значимость города.

Усилиями многих недругов, город старательно изображался воплощением понятия "задворки". И это при том, что столетиями Смоленск становился на пути иноземных вторжений с запада. Это при том, что датой его основания считается 863 год. Это при том, что город награждён орденом Отечественной войны I степени и орденом Ленина, отмечен медалью "Золотая Звезда", а также носит гордое звание "Город-Герой".

Но в мрачные 90-е годы всё это было признано несущественным. Более того - преступным. Смоленск и его жители мешали видите ли нести западным завоевателям, накатывавшим на Русь с завидным постоянством последние пятьсот лет, свободу, демократию, культуру, цивилизацию на наконечниках своих копий и мечей, а затем и пушек с пулемётами. Этот город словно бы стоит на разломе тектонических плит, постоянно сотрясаемый войнами, нашествиями, вторжениями.

Из глубин вулканических трещин столкновения цивилизаций, обращаясь к терминологии Сэмюеля Хантингтона, подобно демонам ада, вновь и вновь выходят те, кто жаждет полить смоленскую землю кровью, уничтожить тысячелетнее наследие восточнославянской культуры, сжечь и растоптать саму память о праотцах русского, а теперь и российского народа.

И, следуя им, уподобляясь Иуде, спешат многие либеральные деятели, измеряющие Родину в величинах долларов и евро, найти причины и основания, чтобы залить Смоленск позором, обесценить всё, что достигнуто и создано жителями города и области, продать всё то, что ещё не успели толкнуть. "Город-щит", как называют иногда Смоленск, стремятся представить помехой на пути к лучшей жизни, которую должны были принести неоднократно предки тех, кто сегодня рассказывает байки о звериной сущности России. И вспоминается старая политическая мудрость: "Великую державу нельзя полностью уничтожить военным путём, но её можно сравнять с землёй изнутри".

Думаю, нет особого смысла акцентировать внимание на истории польско-литовской оккупации, длившейся десятилетиями. На наполеоновском нашествии. По той причине, что они, при всём своём ужасе и кошмаре, меркнут по сравнению с нацистским нашествием 1941 года. Когда объединённые силы большей части Европы, собранные под знаменем свастики, зверствовали на смоленской земле так, что и представить нынче страшно, а порой и просто невозможно.

Ах, конечно, как же я забыл, граждане либералы, они же несли демократию и свободу, вступали в полицейские и карательные батальоны, объединялись в пропитанные кровью невинных жертв легионы, сотнями тысяч сражались в полках и дивизиях Вермахта, а позднее и СС. Они, собранные со всей Европы, выскобленные из самых дальних окраин своих стран и республик, несли "цивилизацию" и "просвещение". Так, это называется, граждане либералы!

Так вот, чтобы вас самих так просветили! Когда эти "демократизаторы", извините, сами говорите, что они боролись за свободу и демократию, сожгли в одной лишь смоленской области 5000 сёл и деревень. 300 деревень были сожжены вместе с жителями. Заживо. Только по официальным данным за время нацистской оккупации в Смоленской области было уничтожено около 550 000 человек. И эти данные с каждым годом дополняются. Они растут.

За время гитлеровской оккупации в Смоленске были уничтожены 23 больницы, некоторые с больными и персоналом, сожжённым внутри, 33 школы, почти все объекты инфраструктуры. Больше 20 000 человек угнали на работу в Германию, и это только из Смоленска. А всего с области более 164 000 человек были отправлены в Рейх. Вернулся едва каждый десятый. На Смоленщине было целенаправленно истреблено 135 000 советских военнопленных. Когда "борцы за свободу", сверкая свастикой и рунами "зиг", вошли в город в 1941 году, там было 170 000 жителей. К моменту освобождения их осталось чуть больше 20 000. Тут, наверное, как это принято у либерального толка деятелей - надо "поржать".

Обороняя Смоленск в 1941 году, погибло почти 170 000 краcноармейцев. С либеральной точки зрения, они просто не поняли своего счастья. Им надо было банально сдаться и отправиться пить пиво, вступить в полицейские батальоны и присоединиться к тем, кто знает толк в "просветлении" народов и обучении высокой культуре.

В некоторой степени показательно, что площадь Победы в Смоленске появилась только в 2010 году, когда была переименована площадь имени Василия Ивановича Смирнова (видный революционер). До этого не было. Относится к этому можно по разному, но мне видится, что этот недочёт, якобы случайный, нёс в себе глубокую смысловую нагрузку. Площади Победы были во всех столицах социалистических республик СССР, а российским городам они не очень-то и полагались.

Памятник от которого кровь стынет в жилах! Монумент "Опалённый цветок" посвящён детям, уничтоженным в нацистских концентрационных лагерях. Он представляет из себя некое подобие шара из слившихся воедино детских тел. Под памятником табличка с названиями концлагерей.

Простите. читатели, я сейчас просто не могу, не могу ходить по магазинам и сравнивать цены. В следующей статье обязательно об этом поговорим. Просто эмоционально это перехлёстывает через край, и я не могу переключиться. Зло берёт до самых пяток, когда понимаешь, что и над этим памятником, и над этой памятью найдутся те, кто поглумится, завоет о борьбе за свободу, о демократии, о том, что детишки упустили свой шанс попить баварского пива!

Ты понимаешь, читатель, до какой черты всё это докатилось, куда пришла вся эта либеральная идеология, которая всё больше обретает коричневый окрас, скрывая его пока под бешенным двуличием. Сейчас, как никогда за последние 30 лет, оголилась суть многих вещей. Попытки доказать, что не всякое зло есть зло, убедили многих в допустимости и нормальности буквально всего.

И, понимаете в чём дело, любой нормальный человек возложит цветы, венки, почтит память любого ребёнка вне зависимости от его национальности или чего-то ещё, и только сумасшедшая отморозь, глумясь, хохоча, кривляясь, грабя, найдёт повод посмеяться над трагедией того или иного народа.

Вот, подумайте хорошенько - а не смеются ли либералы над трагедией эстонского народа, снова и снова строя свои избирательные компании на жутко циничных заявлениях. К примеру, фраза "Пенсионерам надо вовремя умирать", словно бы так с издёвкой оправдывает депортацию пожилых жителей Эстонии в Сибирь. Ну, мне по крайне мере, так кажется. Не знаю как вам...

Между прочим, когда гитлеровцы оккупировали Смоленск, одним из первых их действий стал набор журналистов-перевёртышей в русскоязычные издания на территории области. Газеты "Новый путь". "Колокол", "Бич", "Новая жизнь", "Свободный русский" и так далее. Их были десятки! И работали в них сотни, если не тысячи людей, учитывая и авторов, и редакторов, и корректоров, и печатников...

Был открыт кинотеатр "Луч". В нём нацисты демонстрировали полудокументальные ленты о том, как хорошо живётся под пятой фюрера. Людей пытались убедить, что нет ничего лучше нацистской оккупации, через которую лежит путь к свободе и освобождению от уз большевизма. А ближайший концлагерь, находился в десяти километров от места, где располагался "Луч".

И пока там показывали упитанных предателей, трескавших колбасу, запивавших её шнапсом, грозя уничтожить всё, что против тех, кого многие либералы называют борцами за свободу, борцами за мир, в этом самом концлагере кому-то пробивали почки, отправляли детей в печь, пытали, зверствовали. А потом вот такие вот журналюги из подобных изданий и директора подобных кинотеатров спокойно говорили, что они ни о чём не знали.

Как и немцы не знали якобы о концентрационных лагерях до мая 1945 года, как и японцы не знали о своих карателях (якобы не знали), как позднее американцы не знали о напалме во Вьетнаме и о пытках в Ираке. Удобно ничего не знать! А советское общество по крайне мере знало о репрессиях 1937-1940 годов. Это никогда и нигде не отрицалось. Но молчало...

К великому сожалению, в Смоленской области нашлось почти 3000 подонков, которые пошли работать полицаями. Они работали против своих земляков, против своего Отечества. Им в помощь были присланы полицейские батальоны из Белоруссии и Украины. "Демократические" налоги были столь "необременительны", что почти половина женщин Смоленска должна была выбирать между голодной смертью и проституцией. Вот она - страшная правда! Ужас!

Это и есть настоящая оккупация. Мать идёт на панель, чтобы спасти своё дитя от голодной смерти! Но, простите, когда оккупированный ест в три горла сметану, попивая вино, учась на своём языке, читая книги, отдыхая в санаториях и катаясь по всей стране, находясь в безопасности - очень трудно поверить, что он оккупирован.

15 июля 1942 года в Смоленском гетто было убито больше 2000 человек. Кого-то расстреляли, кого-то забили до смерти, кого-то отравили газами. Детей отбирали у родителей и умерщвляли отдельно, родителей закапывали в ямах заживо. Особо отличился некий полицай Тимофей Тищенко. Он снимал одежду с убитых и продавал её, получая деньги, консервы, водку. Газета "Новый Путь" посвятила ему хвалебную статью: "Образцовый страж порядка".

И я невольно задаюсь вопросом, читая её через стекло в музее : "а когда они говорили, что он борец за свободу, хотели бы сегодня получить таких стражей порядка"? Бррр... Этот кошмар прекратился только 25 сентября 1943 года, с освобождением города.

Музей "Смоленщина в годы Великой Отечественной войны"... Всё это я узнал тут. Но узнал и многое другое. 236 смолян удостоились за годы войны звания "Героя Советского Союза". Один из них - Михаил Алексеевич Егоров, тот самый, принимавший участие в поднятие флага Победы над Рейхстагом. И позднее именно он, Михаил Егоров, зажёг Вечный Огонь в Смоленске в 1968 году. Когда были свежи относительно в памяти события войны, и не было десятков тысяч либеральных историков, политтехнологов, превративших на какое-то время память чуть ли не в фарс...

На Смоленщине установлено более тысячи братских могил, монументов, памятников, мемориальных комплексов. Почти на каждом поле есть братская могила. Здесь от костей никуда не деться. И вот теперь нам, русским, пытаются доказать, что на все эти события надо смотреть по другому. По либеральному. Лично я считаю, может я не прав, но - либералы, к какой бы национальности они не принадлежали, своей истории не имеют. Для них история - пустота. Для них есть только две ценности: идти куда глаза глядят и деньги. Это страшно. Потому что человек без духовной Родины страшнее сатаниста...

В Смоленске установлен, ещё в далёком 1967 году танк-памятник Т-34. Его можно увидеть при въезде в Смоленск по трассе М-1. Любопытно, что он сориентирован по сторонам света -его дуло пушки направлено чётко на Запад. Как говорят, сам танк из состава той самой 31-ой армии, освобождавшей Смоленск. Заслуживает внимания тот факт, что в начале 90-ых годов, во время разгула в России беззакония и либерализма, группа депутатов пыталась пролоббировать идею о сносе памятника Т-34. Они утверждали, что место этого металлолома на кладбище, нацеленность его орудия на Запад травмирует и пугает жителей Европы, а вообще на этом месте следовало бы построить торговый центр. Так что либерал либерала всегда поймёт.

И в Вязьме есть памятник Т-34. И в Дорогобуже, и в Демидове, и в Ельне, и в Монастырщине, и в Рославле, и в Сычёвке, и в Холм-Жирковском, и в Ярцево, и в Красном. Всего на территории Смоленской области, включая монументы и музейные экспонаты, находится почти два десятка танков Т-34. Без малого почти две танковые роты!

Конечно, тем государствам, которые охотно вступали в Третий Рейх, были союзниками фюрера, а то и просто симпатизировали нацистскому режиму - никогда не понять этого кошмара истинного геноцида народов СССР, имевшего место в частности не Смоленской земле, как и в иных землях. А тогда стреляли, кстати говоря, и в будущие поколения.

Научно установлено, что всякое ранение ведёт к повреждению цепочки ДНК. Чем тяжелее ранение, тем существенней повреждение. Всякая война, даже если она проходит без снарядов с ураном, наносит ущерб ещё не родившимся детям. Но, будем честны, Великая Отечественная война была случаем, когда СССР не мог поступить как Чехословакия, сдавшись без боя. Да и не в русской это традиции! Да и невозможно!

Французы могли себе позволить потерять 85 000 убитыми и сдаться в плен миллионной армией. Перед народами СССР вопрос стоял о защите своего права на физическое существование! Как говаривал мой прадедушка, тоже иногда касавшийся цены свободы: "125 грамм хлеба в блокадном Ленинграде и сотни тысяч мертвецов - это цена сохранения народа и его свободы, а круассаны с кофе в оккупированном Париже- это конформизм". Вот такая она цена свободы, Кая Каллас!

Для меня Смоленск, вообще Смоленская область в целом, стала местом понимания, насколько это возможно, ужаса той войны. Даже не Петербург. не Ярославль, не Вологда и не Петрозаводск. Почему-то именно Смоленск. Может быть потому что он находился под оккупацией. Конечно, и Эстония была под пятой фюрера, но именно Смоленщина, русская земля, была в беспросветной оккупации.

Ленинград держался, хотя в Ленинградской области творились страшные вещи. Но он держался. А вот Смоленск... тут и Вязьма, и Ельня, и десятки лагерей - фабрик смерти. И бои шли такие, что Прибалтике и не снились. Говорят до сих пор в смоленских лесах находят лежащие почти на поверхности в чаще каски, предметы обмундирования, скелеты... Как говорят смотрители музеев, обнаруживают в болотах танки, орудия, самолёты. И от этого замогильного кошмара войны, так и веет жутью.

Возможно, эта статья не совсем укладывается в тему цикла. Следующая будет про сам Смоленск. Но я должен был её написать. Обойти темы Великой Отечественной войны в контексте Смоленска, ограничившись парой абзацев, значит наврать самому себе. Я только пару дней в Смоленске, но уже отправляю репортаж. Больно, вымученно, тяжело. Впервые пишу на такую тяжёлую тематику такой объём. Чтобы никогда не повторилось!

Ярослав Колыванский

1 июля исполнилось 103 года со дня рождения Героя Советского Союза Арнольда Мери, ушедшего из жизни в 2009 году. А в далёком 1943 году в Москве тиражом 3100 экземпляров на эстонском языке вышла небольшая книжка карманного формата «Молодой герой», повествовавшая о подвиге 21-летнего красноармейца Арнольда Мери.

Иллюстрация Эдуарда Эйнманна к книге Марта Рауда "Молодой герой" (1943).

Зачем в самый разгар Великой Отечественной войны советским властям понадобилось вдруг выпускать такую книгу? Дело в том, что в сентябре 1941 года 22-й Эстонский территориальный стрелковый корпус, созданный на основе вооружённых сил бывшей Эстонской Республики, был расформирован по причине большого количества случаев дезертирства военнослужащих-эстонцев во время боевых столкновений с наступающими немецкими частями. Оставшиеся в строю бойцы корпуса были направлены в трудовые батальоны, однако уже в августе 1942 года Ставкой Верховного главнокомандования был сформирован 8-й Эстонский стрелковый корпус, состоявший из уроженцев ЭССР и этнических эстонцев, проживавших в других республиках Советского Союза.

Иллюстрация Эдуарда Эйнманна к книге Марта Рауда "Молодой герой" (1943).

Бойцам новообразованного воинского формирования срочно требовался яркий и живой пример героизма, проявленного их соотечественником и соплеменником в борьбе с гитлеровскими оккупантами. В своей книге «Молодой герой» писатель Март Рауд (1903-1980), сам в 1941 году вступивший добровольцем в истребительный батальон, ярко описал юность и боевой путь заместителя политрука радиороты 415-го отдельного батальона связи 22-го стрелкового корпуса Арнольда Мери, который, несмотря на тяжелое ранение, сумел организовать оборону и предотвратить прорыв немцев к шоссе «Порхов — Дно».

Иллюстрации к книге нарисовал ещё один фронтовик – Заслуженный деятель искусств Эстонской ССР Эдуард Эйнманн (1913-1982). Его же руке принадлежит известный портрет уже майора Арнольда Мери, нарисованный карандашом в 1942 году.

Судьба Арнольда Мери была во многом типична для его сверстников. Его отец – Константин Мери – в 1926 году переехал из Эстонии в Югославию, где работал поваром. Мать – Ольга Мери (в девичестве Дарндорф) – происходила из немецкой купеческой семьи. Своего сына они крестили в православной церкви под именем Адриан.

После того, как он в 1938 году закончил сербско-русскую гимназию в Белграде, семья вернулась обратно в Таллин, где молодой Арнольд устроился на работу учеником на завод Феликса Крулля (будущий Таллинский машиностроительный завод). Будучи в 1939 году призван на срочную службу в автотанковый полк, в 1940 году он оказался уже в рядах Красной армии после того, как Эстония вошла в состав СССР.

Иллюстрация Эдуарда Эйнманна к книге Марта Рауда "Молодой герой" (1943).

17 июля 1941 года в сражении под старинным русским городом Дно, ставшем для многих военнослужащих 22-го стрелкового корпуса боевым крещением, Мери остановил бегство своих сослуживцев с поля боя и пулемётным огнём отбил атаку гитлеровцев, получив при этом четыре ранения. За проявленный героизм Арнольд Мери первым из эстонцев был удостоен звания Героя Советского Союза, а сразу после выписки из госпиталя был зачислен в ряды новообразованной 249-й Эстонской стрелковой дивизии, вошедшей в состав 8-го Эстонского стрелкового корпуса.

Иллюстрация Эдуарда Эйнманна к книге Марта Рауда "Молодой герой" (1943).

После победы над нацистами Мери в 1945 году был избран первым секретарём ЦК комсомола Эстонской ССР. В 1951 году его по доносу исключили из Высшей партийной школы, лишив боевых наград и звания Героя Советского Союза, за то, что он просил пересмотреть ряд дел по депортации своих соотечественников. В 1956 году Арнольд Мери был полностью реабилитирован и восстановлен в званиях.

Иллюстрация Эдуарда Эйнманна к книге Марта Рауда "Молодой герой" (1943).

После провозглашения независимости Эстонии местные власти возбудили против Мери, возглавившего республиканский Антифашистский комитет, уголовное дело, обвинив его в причастности к депортациям 1949 года, проведённым на острове Хийумаа. Дело было прекращено лишь в 2009 году в связи со смертью обвиняемого. Своего двоюродного брата – писателя Леннарта Мери, ставшего президентом Эстонии, Арнольд Мери искренне презирал, открыто считая его перебежчиком и приспособленцем.

Иллюстрация Эдуарда Эйнманна к книге Марта Рауда "Молодой герой" (1943).

«Пасть героем либо приветствовать освобождение родины и победу в Таллине под красными флагами – третьего пути не дано!» - такими словами заканчивается книга Марта Рауда о подвиге Арнольда Мери.

Аллан Хантсом